Фото из личного архива героини
— У них были скриншоты моего тиктока, — даже находясь в безопасности вместе с сыном, Юлии очень тяжело вспоминать эту историю.
Для семьи сейчас открыт сбор средств на «Байсол».
Женщина вела тикток, в котором выкладывала ролики в поддержку белорусского языка, культуры и истории. Также в соцсетях поддерживала украинцев, писала слова поддержки белорусским добровольцам и всем белорусам за рубежом.
Милиционеры начали изучать телефон Юлии — особенно их интересовал телеграм. До этого ее смартфон много времени был в ремонте, а после женщина забыла проверить, не сохранилось ли там какой «крамолы».
— Они нашли удаленный чат-бот. Сама переписка не сохранилась, но осталось видео с российской техникой, которое я посылала. Стали интересоваться, кому я посылала видео. А я действительно тогда не могла вспомнить, кому конкретно послала.
После этой находки Юлии сказали, что придется ехать в местный ГУБОПиК.
— Моя больная Паркинсоном бабушка, которая даже не встает сейчас, стала кричать: «Что вы делаете?!» У моей мамы началась истерика, она плакала и говорила: «Ты уже не вернешься?» Я, как могла, успокоила ее.
Фото из личного архива героини
Женщина говорит, что отделение ГУБОПиКа оказалось закрытым, милиционеры начали срочно звонить кому-то, чтобы понять, где взять ключи. А потом вместе с Юлией поехали их у кого-то забирать.
— Там снова начали изучать содержимое моего смартфона. Около трех часов им понадобилось, чтобы даже все мои комментарии почитать — в тиктоке, в телеграме. Выяснили, что бот, в который я присылала видео с российскими танками, — это бот «Радыё Свабода».
Нашли и видео с 2020 года. В то время Юлия жила в Минске и, как много других неравнодушных белорусов, принимала участие в различных мероприятиях.
— Я жила в квартире на высоком этаже, откуда хорошо было видно, как приезжают обычные городские желтые автобусы, а оттуда словно тараканы выскакивают силовики — их много, они все в черном…. Я снимала видео, писала в чатах, где и примерно сколько омоновцев. Бегала открывала подъезд, чтобы люди могли спрятаться, писала, где люди могут спасаться. Все это силовики нашли в моем телефоне.
Увидели они и то, что Юлия писала резкие комментарии о поведении милиционеров.
— Говорят: «Так а почему вы писали, что менты — твари?» Я ответила, что писала потому, что видела ужасное насилие. «Ну а сейчас мы разве вас бьем?» Ответила, что видела, как силовики избивали женщин. Они начали меня убеждать, будто бы те женщины сами в них что-то бросали.
Прицепились даже к фото, где маленький сын Юлии в майке с детским вариантом «Погони». Она попыталась объяснить, что это историко-культурная ценность. И получила ответ: «Да, но ее засрали». Удивительно, но женщина смогла их переубедить.
Та самая футболка. Фото из личного архива героини
В тот раз Юлию отпустили, забрав телефон. «Скажите спасибо, что мы вас не закрыли», — бросили на прощание.
— И вот я стою зимой на улице в домашней одежде — только куртку успела накинуть. Ни денег, ни телефона. Как-то добралась до знакомых и попросила вызвать такси до дома.
С того момента женщина потеряла покой. Она говорит, что не могла спать, а когда ее собака начинала лаять, у Юлии начиналась паника. В следующий раз силовики пришли к женщине на Щедрик. Если в первый раз милиционеры были из Бреста, то второй уже местные, пинские. Они сказали, что надо ехать к прокурору «поговорить».
— Я позвонила маме. Плачу, говорю: «Они меня не отпустят». Страшно было из-за того, что я даже с сыном не могла попрощаться, — вспоминая это, Юлия начинает плакать.
Перед тем, как отправить женщину в камеру, у нее спросили, все ли у нее хорошо со здоровьем. Юлия ответила, что она на больничном с отитом, вчера еще была температура. Но услышала только: «Ну вот у меня тоже бывает сердце болит и давление скачет».
В камере не было почти ничего: только шконка из деревянных досок без какого-либо матраса и два ведра: одно с водой, второе вместо унитаза. Форточку было невозможно закрыть: любой порыв январского ветра открывал ее. Приходилось ходить туда-сюда, чтобы как-то согреться.
— Я весь день ждала, когда наступит ночь, чтобы уснуть и не видеть всего этого. Но и ночью милиционеры будили. Молодые ребята — им казалось это смешным — заставляли рассказывать официальный гимн Беларуси. Они насмехались.
Мать передавала Юлии одежду, необходимые лекарства — но ничего из этого она не получила. Через три дня ее выпустили. Сказали успеть к следователю до двух часов — а до того времени оставалось около тридцати минут. Спасибо прохожему, разрешившему воспользоваться своим телефоном.
У следователя у женщины взяли подписку о невыезде. Был там и адвокат.
— Я сказала, что все снимали видео с военной техникой. Везде же были танки, летали самолеты… На что адвокат мне сказал: «Так все, кто снимали, уже сидят». В тот момент я поняла, что никакой адвокат мне помогать не будет.
Через пару дней Юлии нужно было снова прийти к следователю. Она говорит, что шла и думала, что главное — любым способом сохранить паспорт. А силовик действительно почти с порога начал требовать отдать документ — с мотивацией «чтобы вы не сбежали из страны».
— Я сказала, что хочу сделать доверенность на маму, чтобы, если меня заберут надолго, она могла официально заботиться о моем сыне. Следователь согласился, но потребовал сразу после нотариуса принести паспорт ему. Я позвонила адвокату с вопросом, законно ли это требование — я же уже дала подписку о невыезде.
Тот ответил: «Нет, он не имеет на это права и не должен это делать». Но следователь говорит, что, если не отдадите сами, то дома устроят обыск, все перевернут, найдут паспорт и все равно заберут.
После этого Юлия обратилась за помощью в «Байсол» и ее быстро эвакуировали вместе с сыном, которому еще нет и трех лет. Вещей просили взять минимальное количество, поэтому Юлия взяла одежду для сына и почти ничего для себя.
Фото из личного архива героини
— Выгнали из дома, выгнали из страны. За что? За то, что я хотела хоть как-то помочь людям? Очень больно, когда думаю о том, что никогда уже не увижу свою бабушку…
Все сбережения мамы — это 700 долларов. Поэтому ей очень нужна финансовая помощь на первое время.
— Раньше я очень любила работать с детьми, я была вожатой в главном белорусском детском лагере — «Зубренок». У меня много писем с благодарностями от родителей. Но администрации не нравилось, что я в своих соцсетях честно рассказывала о недостатках лагеря. Родители платят по полторы тысячи рублей за путевку ребенка, а в столовой тараканы по апельсинам бегают. А сколько неинтересных мероприятий там делают! Дети недовольны, а им говорят: «Улыбнитесь, мы сделаем пару фото, и делайте что хотите дальше». Потом я хотела работать в Минске в белорусскоязычной школе, но меня туда не взяли из-за идеологически неправильной характеристики из «Зубренка». Поэтому пришлось уехать в Пинск и работать баристой в кафе за 600 рублей. По копейкам откладывала на те 700 долларов…
Поучаствовать в сборе средств для Юлии и ее сына можно по ссылке.
Читайте также:
«Когда попал на Окрестина в 2022 году, подумал: блин, как же хорошо было в 2020!»
