«На*уй вы его сюда привезли? Чего вы его по дороге не выбросили? А вдруг он здесь умрет?»
В один из вечеров зимой 2020 года Константину, который только отболел COVID-19, нужно было отвезти в больницу отцу еду и вещи. Но до него он так и не доехал. Когда вышел из подъезда, то увидел характерный бус с ОМОНом. Константин решил позже поехать и хотел вернуться домой, но у не успел.
«Меня сильно избили в подъезде собственного дома. За мной зашел тихарь и стукнул по голове. Я упал прямо возле лифта. Затем забежали пять или шесть силовиков. Когда я еще немного был в сознании, то успел сказать им, что я только переболел COVID, но они отреагировали на это ударами в область сердца и легких, чтобы я, наверное, дышать не мог. Внутри подъезда нет камер, поэтому «никто не видит — можно бить!» Меня отпинали очень жестко. Меня настолько тяжело избили, что в бессознательном состоянии меня оттащили в бусик. В машине меня еще немного били: я то приходил в сознание, то отключался.
В бусе также оказалась знакомая девушка из соседнего подъезда. Ей натянули шапку на голову и тоже избивали. Ее били в голову кулаком или ногой, она говорила, что сразу «звезды из глаз» посыпались. То, что происходило потом со мной, я узнавал от нее. Она рассказала, что нас [с другими задержанными] бросили на пол и продолжали бить. У меня вся одежда была в крови, порвали кожаную куртку. Но, скорее всего, они ко мне быстро интерес потеряли, так как я был в бессознанке: попинали немного и все.
По дороге в РУВД из бусика меня перекинули в автозак — железный МАЗ. Какой-то парень привел меня в чувство. Он был весь в крови — его тоже тяжело избили. Он попросил стереть с его лба метку — нарисованный маркером круг с чем-то. Я был почти в бессознательном состоянии — я из последних сил стер эту метку и снова выключился. Мне попали куда-то в сердце и, судя по всему, у меня была трещина в ребре.
Когда двери автозака открылись, я выпал. И когда я ударился головой об пол, то пришел в сознание. Когда нас привезли в РУВД, меня вытащили и сказали идти самому. Я попытался сделать шаг на правую ногу и понял, что-то не то. Нога дико болела и не слушалась. В дальнейшем в больнице выяснилось, что у меня разрыв мышцы в бедре. Сотрудники, когда увидели мое состояние, начали кричать: «Вызывайте скорую! На*уй вы его сюда привезли? Чего вы его по дороге не выбросили? А вдруг он здесь умрет? Что вы с ним сделали, идиоты?» Я лежу и это все слышу. Я не знаю, как я выглядел, но по одежде потом понял, что выглядел очень плохо: у меня было избито лицо, на щеке был след от ботинка — кто-то на меня ставил ногу в бусике, видимо».
«Мы даже сделали генеральную доверенность на распоряжение моим имуществом»
Константин предполагает, что его тогда избивали сотрудники ОМОНа. По вызову из РУВД приехала скорая.
«Но врачи, когда приехали на вызов, пнули меня ногой и сказали: «Вставай». Потом они меня как-то привели в чувство. У меня были повреждены ребра (слева), колено, локоть, плечо и вообще вся правая сторона, почки, кардиограмма была плохая. Наверное, из-за проблем с сердцем я и терял сознание».
В больнице мужчина провел около трех недель. Первые пять дней Константина держали под капельницами.
«Было очень тяжело. Максимально. Я ходить не мог. Я дышать не мог. Я кашлять не мог. Смеяться я тоже не мог. В какой-то момент мы даже сделали генеральную доверенность на распоряжение моим имуществом, потому что врачи очень паниковали, что у меня могут пойти тромбы, и тогда все…»
У Константина также было зафиксировано воспаление легких и были отбиты почки.
«Тогда не было столько уголовных дел по фотографиям»
Когда мужчину забрала скорая из РУВД, то рюкзак с вещами остался в милиции. В нем были деньги, и телефон. После задержания где-то через месяц родственники Константина смогли забрать рюкзак по фотографии, однако оттуда пропали телефон и деньги, которые ему не вернули до сих пор — они просто «исчезли». В кошельке не оказалось большой суммы денег — вместо бумажных денег насыпали целый кармашек мелких копеек. Родственники заявляли в милицию, что пропал телефон Константина, но силовики его так и не отдали.
«На телефоне были фотографии, по которым меня потом и задержали в рамках уголовного дела».
Однако ни на суде, ни во время следствия Константину не удалось выяснить, где тот телефон, из которого были извлечены фото с акций протеста, по которым он проходил обвиняемым по уголовному делу.
«Это бардак! На суде прокурор спрашивает: «Ваши фотографии?» Я говорю: «Наверное». Прокурор снова спрашивает: «То есть телефон у Вас был?» Я отвечаю: «Был!» Прокурор уточняет: «Где он?» Я говорю: «У вас!» Прокурор удивляется: «Как это у нас? У нас его нет!»
Так и у меня его нет!» Константин сейчас вспоминает, что мыслей покинуть Беларусь после того, как телефон оказался у силовиков с его фотографиями, не было.
«Тогда не было столько уголовных дел по фотографиям. У меня не было мыслей уезжать, ведь я люблю, даже обожаю свою страну. Сейчас, правда, ненавижу после того, как она со мной обошлась. Я не думал, что так все обернется. Ну, максимум — «сутки». Я был готов к этому. У меня друг отсидел суммарно 45 суток ареста».
«Утром ко мне заехало «метро» домой»
Как потом Константин узнал из материалов дела, силовики решили, что он является организатором протестных акций, поэтому несколько месяцев за ним была установлена слежка. Оперативно-розыскные мероприятия в отношении него проводились с ноября, но пришли к Константину только 24 января.
«Утром ко мне заехало «метро» домой: смотрю в глазок и вижу щиты, а по бокам фонарики. У них также было оружие. Силовики настойчиво «попросили» открыть двери. Я жил не один, а с сестрой и ее мужем. Дальше стандартно: мордой в пол всех. Шли конкретно за мной — показали те самые фотографии с «исчезнувшего» телефона. На фото я был в маске».
Как рассказывает мужчина, со слов силовиков, его задерживали, в том числе, силовики из «Алмаза». Дома забрали всю технику, флешки, другие электронные носители и крупную сумму денег. У мужчины даже забрали большую банку таблеток для суставов «глюкозамин хондроитин» — он их начал пить после задержания зимой 2020 года. Мужа сестры также задержали, потому что в телефоне на облаке нашли у него одну фотографию с акции протеста.
«Приехали за одним, а заберем двух»
У Константина была с собой крупная сумма денег с продажи мотоцикла. Силовики засунули деньги в два кармана.
«И по пути в ГУБОП деньги из одного кармана пропали. Я не знаю, в какой момент это произошло. Я им говорю: «А где мои деньги из кармана?» А они отвечают: «Какие деньги? Мы не видели никаких денег».
Так у Константина пропало около 800 долларов. По дороге сотрудники говорили: «О, круто, сейчас мы купим себе новые тачки!»
«Издевались как могли, сказали что деньги я свои больше не увижу никогда».
В ГУБОПиКе мужчину избивали и пытали, думая, что он организатор протестных акций.
«Было такое, что еду нам давали только один раз в день»
Однако против мужчины возбудили уголовное дело за участие в акциях протеста по ч. 1 ст. 342 Уголовного кодекса. В карцере № 8 в ИВС на Окрестина Константина продержали 11 суток.
«Дыра в полу, бетонный холодный пол, подъем два раза за ночь, чтобы мы не могли отдохнуть, постоянно включенный яркий свет, 6-7 человек в камере, стандартный бомж. Но нам повезло! Нам забросили мужчину в камеру, думая, что он бомж, но он приличный бездомный — он ничем не болел, чистый. Но из карцера все равно все приезжали со вшами пришлось потом все вещи перепроверять.
Спали мы, как и все, на бетонном полу. Но было очень холодно, потому что была зима. Было плохо. Из-за пыли у всех начинались проблемы с дыханием, с горлом и лёгкими. Даже для меня, тертого калача, там было тяжеловато.
Иногда нас не кормили. Было такое, что еду нам давали только один раз в день. Мы прятали хлеб, чтобы потом погрызть сухари в таких случаях. Документы по делу нам не давали в карцер, выбрасывали возле входа, поэтому мы старались спрятать, чтобы на ней потом спать и не застудить себе все окончательно.
Нам давали какое-то мыло — оно даже не хозяйственное, не знаю из чего они его делают. Им не то, что волосы нельзя было вымыть, им даже руки нельзя вымыть было.
В ИВС к нам было свинское и скотское отношение. Я так понимаю, ничего не изменилось с 2020 года. Сотрудники там с низким уровнем интеллекта. Утром и вечером жестко проводили шмоны. Голову нужно было опустить к полу — чем ниже, тем лучше. При этом, могли ударить дубинкой, ногой, с кулака. Кому-то даже прилетело ребром металлоискателя — вот это было больно».
«Было тяжело — я думал, что сдохну там, если честно»
На одиннадцатые сутки Константина перевезли в СИЗО-1, избрав в качестве меры пресечения заключение под стражу. Мужчина был очень болен на то время.
«Когда меня перевозили в СИЗО-1, то мне было уже совсем плохо. На тот момент синяки уже сошли, но я заболел на Окрестина, как и все. Там жуткая антисанитария, мы все спим на холодном полу. Скорее всего, там я подхватил COVID. Я не чувствовал запахов, была высокая температура и кашлял кровью. Было тяжело — я думал, что сдохну там, если честно. Кроме этого, у меня очень воспалились глаза — не открывались глаза совсем. У меня был конъюнктивит, причём в очень тяжелой форме. И до сих пор он у меня не прошёл.
Система на «Володарке» такая: чтобы тебя приняли, не должно быть побоев и ты должен быть здоров. Синяки к тому времени сошли — они у всех к этапу сходят. У меня могли остаться только точки от электрошокера. Перед отправкой меня напичкали жаропонижающими, поэтому я быстро прошёл медосмотр.
В камеру после «остойника» (временной камеры до направления в основную) попал я только вечером. Я кашлял, был с большой бородой с колтунами, волосы запутанные, грязный, в ботинках с большим слоем пыли. Сокамерники подумали, что к ним забросили бомжа. Когда я закашлял, они начали паниковать и думали, что у меня туберкулёз и они все умрут, рассказывал потом сокамерник. Мне было вообще плохо — я чуть на ногах стоял. И я смутно помню, как по камере начались волнения. Все 23 человека начали паниковать. Но потом я сказал, что я заехал по 342-й статье…»
Сокамерники помогли Константину вылечиться от простуды средствами из своих передачек, а для глаз нашли какие-то просроченные капли у кого-то под кроватью — они ему помогли немного.
«С лекарствами было по началу тяжело, но ребята помогли. Я оклемался где-то на пятый день. В это время я уже начал нормально соображать, хоть держалась температура и всё ещё кашлял кровью».
«В день там выкуривают минимум 1 200 сигарет»
Бывший политзаключенный удерживался в 24-местной камере 135 дней — четыре с половиной месяца — в так называемом «Шанхае»:
«Камера максимально маленькая — места не было совсем. Таких только три в СИЗО. Эти камеры предназначены для осужденных людей, которых отправляют отбывать наказание. Это такой перевалочный пункт. То есть люди на постоянке жить не должны там. А вообще это бывшие складские помещения, переделанные в камеры. Никакой вентиляции и света там не было — это подвал. Дневного света мы не видели в принципе».
Константин сидел в одной камере с бывшим судмедэкспертом, патологоанатом Павлом Мякишем, которого осудили к пяти годам колонии.
«Он очень хороший человек. Пашка научился рисовать в СИЗО. Я восхищался им! К концу он чуть ли не фотографические картинки рисовал. И он картинки отправлял своим детям. Помню, у меня дракончика брал перерисовывать».
Константин рассказывает, что в СИЗО очень много читал, например, Ремарка, «Гарри Поттера» на английском, Дена Брауна, книги по бизнесу.
«В среднем, у меня уходило один-два дня на книгу. Я много читал».
Бывший политзаключенный отмечает, что в камере очень много курили, поэтому ему, как некурящему спортсмену, было очень тяжело там:
«Я считал, что в день там выкуривают минимум 1 200 сигарет. В камере нет вентиляции, поэтому там постоянно стоял кумар, как в фильмах, где пускают дымовуху. Поэтому на первую неделю моего пребывания, как только чуть пришел в себя, я начал наводить порядки поэтому поводу, так сказать. С моей подачи мы ввели правила: во время завтрака, обеда и ужина категорически никто не курит, а также во время «спорта» с 15:30 до 17:30. Какую-то лепту для здоровья людей я всё же внёс и это меня радует. Курение это по моему здоровью очень сильно ударило».
Константин, как и многие бывшие политзаключенные, отмечают плохую ситуацию с письмами в СИЗО-1:
«Бывало такое, что они вообще не доходили ни до кого. Мне как-то около двух месяцев письма не доходили. По четвергам там проходят проверки, и на одной из них я поднял ситуацию с письмами. С нами был парень — Артём Соловей — ему вообще письма не доходили. И после того, как я поругался в «золотой четверг», то ему пришли впервые за полгода пару писем. Это, конечно, всё загнулось потом, но хоть немного…»
В нашей камере многим не доходили письма — в основном, «политическим». Но люди не активны в борьбе за них, наверное, боятся попасть в карцер.
«Политическим» письма ходят плохо, но когда они доходят, это так приятно!»
«Были мысли, что распахнутся двери и нас с калаша начнут расстреливать»
24 февраля Константин узнал о нападении России на Украину из телевизора в СИЗО:
«Все были в подавленном состоянии, потому что никто в камере, кроме одного человека, не поддерживали эту войну. Мне было очень грустно, потому что у меня и в Украине, и в России много друзей. Ребята были настроены не сдаваться без боя. У нас были мысли, что сейчас распахнутся двери и нас с калаша начнут расстреливать. Потому что нас стало 80 % «политических» в камере. В какой-то момент на «Володарке» в принципе закончились места это нам сказали, кто там работает. Но мы решили, если что, будем прорываться до последнего».
«Химия» — это рабский труд»
Константина Ершова в начале июня осудили по шести эпизодам в суде Московского района Минска. Судья Татьяна Пирожникова признала Константина виновным по ч. 1 ст. 342 УК и приговорила к трем годам ограничения свободы с направлением в ИУОТ — «химии». Мужчину освободили в зале суда до направления в исправительное учреждение. Но, как вспоминает Константин, надежды на то, что он выйдет на свободу после суда не было.
«Когда меня ознакомили с материалами дела, то меня очень сильно накрыло».
Бывший политзаключенный отмечает, что после суда, когда он вышел на свободу, его накрыли плохие чувства.
«Я просто телепортировался из зимы в лето. Если честно, я испытал негативные эмоции, потому что были два приговора, которые меня устраивали: «домашняя химия» и колония. В последнем нет ничего страшного, там хоть можно учиться и заниматься спортом. А «химия» — это рабский труд. Это намного хуже колонии».
После суда до апелляции Константин ещё около трех месяцев жил и работал в Беларуси — ему нужно было отдать долги, в том числе за адвоката. Сейчас бывший политзаключенный покинул Беларусь и пытается устроиться в новой стране.
