«Главный силовик» демократической оппозиции Валерий Сахащик на конференции «Новая Беларусь» еще до назначения его в состав «кабинета»
Во-первых, пишет Валерий, это утопичность самой идеи силового свержения власти Лукашенко в современных белорусских условиях. В политике нет ничего опаснее, чем иллюзии. Разговоры о создании какой-то белорусской армии за пределами страны — это несерьезно.
Контраргумент: Никто из серьезных политиков (и, кажется, политиков вообще) не инициирует создание такой армии за рубежом и даже не обсуждает саму идею. Речь идет, как говорит Александр Азаров, о подготовке людей, чтобы они умели сопротивляться, защищаться и пользоваться оружием. В сегодняшнее время это вполне нормальные умения. Азаров говорит, что необязательно держать людей в куче, как боевую единицу. Во время чрезвычайной ситуации каждый, по словам Азарова, получит свою задачу. В основе силовой стратегии Объединенного кабинета будет план «Перамога». Он не предусматривает армию. Утопичность идеи силового свержения хунты сегодня не значит, что завтра, при других обстоятельствах, она не станет реальной. В мае 2020 треть миллиона людей на улицах Минска также была утопией. В конце августа это было уже привычно. За время от августа общество освоилось с такой мыслью и рельсовые партизаны доказательство этому.
Во-вторых, пишет Карбалевич, милитаристская риторика отпугнет от оппозиции значительную часть публики, которая ранее ей сочувствовала. Народ боится гражданской войны, это естественный инстинкт самосохранения. И, выбирая между гражданской войной и режимом Лукашенко, большинство белорусов, наверное, выберет лукашенковскую диктатуру.
Контраргумент: Силовой вариант не равен гражданской войне. Как говорит Сахащик, такой вариант вообще не означает активных боевых действий. Риторика действительно может кого-то отпугнуть, но какая есть альтернатива, если и сам Валерий считает, что никаких «легальных» методов больше не существует? Превращение Беларуси в Курганскую область, что происходит уже в экспресс-темпе? Большинство не выберет диктатуру, она может выбрать пассивное наблюдение. Но решает в истории таких событий всегда пассионарное меньшинство (когда мы говорим о силовом варианте, так как сторонников хунты уже не будет большинство).
В-третьих, аргументирует Валерий, такие разговоры помогают власти развенчать идею мирного протеста. Главный конструкт государственной пропаганды в течение двух лет заключается в том, что в 2020 году была попытка насильственного мятежа. По БТ постоянно показывают картинки каких-то эпизодов силового столкновения демонстрантов с ОМОНом, подробно освещающих судебные процессы, в которых людей обвиняют в насилии.
Контраргумент: Как раз поэтому пропаганда ничего нового и не скажет и никого не напугает, так как уже два года рассказывает ябатькам о бесконечных планах покушений и терактов. А если кто-то хочет создавать гениальный план, опираясь на то, что скажет БТ, он не должен ничего создавать в общем. Валерий говорит, что разговоры о силовом методе усиливают репрессии. Как раз без такого обсуждения они будут продолжаться. Последние 1,5 года такого обсуждения не было, но репрессии обезумели, а Витольд Ашурок погиб без вынесения смертного приговора.
В-четвертых, пишет Карбалевич, ставка на силу ставит в неловкое положение западных партнеров. Одно дело — помогать стремлению белорусского народа к свободе в рамках демократических механизмов, и совсем другое — поддерживать силовой вариант прихода оппозиции к власти. Это плохо сочетается с европейскими ценностями и представлениями о демократии.
Контраргумент: Ровно наоборот. С 24 февраля многие в Европе поняли, что происходит. Политики переобуваются на ходу, меняют мысли, планы, стратегии. Тот, кто советовал Украине отдать РФ оккупированные земли еще два месяца назад, сегодня говорит, что ее нужно принять в НАТО. И там уже за полшага нейтральные и пацифистские еще зимой финны и шведы. Страны ЕС увеличивают оборонные бюджеты, восстанавливают тероборону, а ранее пророссийские политики говорят, что Россия должна проиграть милитарно. Но даже если бы на Западе всего этого не делали и не говорили, это не означает, что об этом не должны говорить белорусы.
