Виктор Ляхор
«Наша Ніва»: Вашу книгу «Военная история Беларуси. Герои. Символы. Цвета» признали экстремистской. Как так произошло? Почему?
Виктор Ляхор: За двадцать лет я столько создал, нарисовал для разных ведомств — и никогда со стороны моих заказчиков не было претензий. Они примерно знали мое мировоззрение, мои работы, в том числе по непростой белорусской истории, некоторые аспекты которой раздражают руководство. Но руководство с этим мирилось: работал я профессионально, свою работу выполнял хорошо, пытался продвигать белорусскость, где мог. Здесь все было хорошо.
А вот на бытовом уровне, на уровне маленьких неравнодушных людей, включая моих сослуживцев, небольших армейских начальников, все было иначе.
Те же начальницы, которые сюда приехали из другой страны, культивировали здесь тезис, что Беларусь — это временное недоразумение, что здесь Россия. Мол, Ляхор, ты со своими националистическими, фашистскими, экстремистскими и другими там Погонями, орнаментами — заткнись!
И эти люди в Беларуси могли вести такую псевдонаучную псевдодоследственную деятельность, осуждать мои работы, критиковать их. И делать это заочно, не в формате дискуссии, конференции.
Просто люди с нарративом «СССР и Россия — вперед!» говорили обо всем бело-красно-белом, всаднике, шестиконечном кресте: «Боженька, это что? А где балалайка, лапти, где наше? Зачем ты придумываешь эту «польщину?»
И такие небольшие люди вели свою мелкую работу, писали свои жалобы — и достигли успеха. Вы сами понимаете, что в авторитарном обществе есть бумажка — значит на нее нужно реагировать. И многие мои высокопоставленные заказчики, в том числе с большими погонами, просто пожимали плечами и говорили: ничего личного.
Так меня выдворили из Геральдического совета при президенте с формулировкой «несмотря на его профессионализм»! Я же стоял у истоков профессиональной деятельности этого совета, создал большинство официальной белорусской символики. И тем не менее: записка какая-то подействовала, и в 2018 году с Геральдического совета меня аккуратно убрали.
Сказали: «Виктор, рядом с президентом не должно быть людей с такими не очищенными моментами в репутации! Твои книги — сам понимаешь».
Разворот книги Ляхора «Военная история Беларуси. Герои. Символы. Цвета»
А в сегодняшних условиях тотального страха эти обращения «неравнодушных граждан»…
Ольга Бондарева, есть такая женщина из Гродно, с административкой за контрабанду, борец с борцами. Она очень озаботилась моей деятельностью.
Ольга Бондарева
Она начала писать в разные места — и там вынуждены были реагировать, потому что не отреагируешь, то завтра к тебе придут.
Отмечу, что гродненский западнорусизм вообще неожиданный, никогда бы не подумал, а оттуда много чего интересного прилетает. Красивейший город с такой шикарной старобелорусской и европейской культурой, а там хватает борцов со всем белорусским и европейским.
Так вот, та Бондарева написала, и дали ход. Шаг за шагом, в 2021 году мои книги выбросили из библиотек. [книги Ляхора»Военные герои Беларуси. История. Символы. Цвета» и «Военная символика Беларуси. Штандарты и мундиры», приказали убрать, так как в них содержится «антигосударственная пропаганда» — НН].
И почему-то вцепились вот в эту книгу — «Военная история Беларуси. Герои. Символы. Цвета».
Копали, копали, но ничего не накопали. Ждали, наверное, что буду одобрять вермахт и полицаев, но я почему-то этого не делал (вот так сюрприз, кто бы мог подумать!). В результате зацепились за слова «герой и легенда» в отношении Армии Крайовой — это и сочли экстремизмом.
Сегодня я в Польше — здесь Армия Крайова, как и во всем мире, считается подпольной организацией и партизанским формированием, частью сопротивления. Но для наших АК — фашисты и экстремисты, соответственно Ляхор выпускает также экстремистские книги, где позволяет себе положительные характеристики. В Беларуси же рассматривают в том числе то, что АК формировала антисоветское подполье.
«НН»: А все антисоветское в сегодняшней Беларуси считается и антибелорусским…
ВЛ: Конечно. Все белое и пушистое придумал Ленин, все остальное от Сатаны.
Честно скажу: если бы в Беларуси сегодня была нормальная дискуссия на эту тему, пусть бы и с эмоциями, то можно было бы говорить, спорить, я не против. А здесь
кто-то просто пишет, что 2+2=16. Как на такое реагировать, что тут сказать?
«НН»: Почему вы сегодня в Польше?
ВЛ: Ведь начались угрозы. Уже я видел публикации «А почему Ляхар на свободе?», «Куда смотрят правоохранительные органы?» Я понимал, что в нашей стране, особенно после 2020 года, это все может плохо закончиться, но терпел до последнего.
Но когда в передаче «Главный эфир» посвятили мне сюжет, обо мне высказался Муковозчик, то я понял, что просто жду ежедневно, когда постучатся в дверь. А тратить мое время на то, чтобы работать на зоне или «химии» я не хотел — не собираюсь делать им такие подарки, у меня хватает и своих планов.
«НН»: В каком-то интервью вы говорили: «Ситуация с книгами длится не первый год. Я знаю, что за люди стоят за этим. Частично, это военные идеологи и пропагандисты, которым такие книги, как мои, не по сердцу, частично — личный конфликт с одним человеком». Что за конфликт? Что за человек — это Бондарева?
ВЛ: Нет, это не о ней.
Я служил в военных идеологических структурах. И там руководили приезжие товарищи, которые вот так нас, белорусов, и идентифицировали — как временное недоразумение. И у меня с ними были конфликты.
Меня же и увольняли из армии за мои взгляды. Ведь как это так: человек любит Минск, а не Москву?
«НН»: Фамилию назовете?
ВЛ: Мне бы не хотелось. Страха у меня нет, но не хочу этого человека рекламировать. Да его и так все знают, когда речь идет о военном политработнике, который имеет негативную славу в Беларуси. Немолодой человек, который много гадостей наделал белорусской истории, белорусской символике…
«НН»: От этих слов начинает пахнуть господином Макаровым, бывшим пресс-секретарем Минобороны.
ВЛ: Это вы сказали, а не я.
Владимир Макаров
«НН»: Вы говорите, вас увольняли из армии — как это было?
ВЛ: Периодически проходят аттестации, соответствуешь ли ты «высокому званию офицера идеологии», хотя я работал не в идеологии, а занимался иллюстрациями в агентстве «Ваяр».
Ну и я написал статью про свою родную деревню Данилеевку. После Чернобыля ее просто закопали, уничтожили тракторами. Она попала в список деревень, которые решили не оставлять, и на ее месте сделали свалку, свозили туда радиоактивную грязь закапывать.
Я написал об истории этой деревне — и это, само собой, не понравилось нашему идеологу. Он вызвал меня и сказал: человеку с вашими взглядами не место в наших Вооруженных силах!
В то время как раз были совместные учения с Россией, наше Минобороны должно было рассказывать о нашем братстве и дружбе. А тут я написал, как крестьян на колени ставили, как расстреливали, про ГУЛАГ, про войну, и про партизан, и про бандитов, а не партизан…
Короче, было 11 человек офицеров, с которыми я был в отличном общении. И после выступления нашего идеолога за непродление контракта со мною проголосовали все, кроме одного.
Когда об этом узнал мой начальник, он прибежал, пояснил: на Ляхоре целый сегмент работы, его увольнение сейчас — как удар под дых!
И что вы думаете? Через два дня те же офицеры проголосовали единогласно за то, чтобы меня не увольнять. И я остался, дослужил до конца контракта, после принципиально ушел сам. Оставаться не хотел, так как это была уже не столько работа на благо армии, сколько борьба с этим Молохом антибелорусщины, которого лелеяли наши политработники.
Поэтому когда мне говорят об офицерской чести, «стальном стержене» — я не знаю, о какой армии это говорят. В армии, где служил я, были единичные личности о которых можно было сказать такие слова.
Может я как-то не так смотрел? Ведь видел наше это прижатие к стене, офицерское потение, когда из кабинета министра вылетали впереди собственного визга, инфарктный телефон… Вот эти все противные формулировки — они оттуда, из нашей армии.
«НН»: Инфарктный телефон?
ВЛ: Это когда ты дежуришь по Генштабу, так называют телефон, на который звонит напрямую начальник ГШ. Ведь такой звонок может привести к инфаркту, как минимум.
«НН»: После ухода из армии чем вы занимались?
ВЛ: В 2010 году я не продлил контракт. После занимался геральдикой дальше, ничего в моей жизни не изменилось. Работал как фрилансер-геральдист, по-прежнему сотрудничал с Геральдическим советом, президент по-прежнему утверждал мои работы.
И по сей день я продолжаю работать, заниматься геральдикой, писать книги. Скажу так: эти люди меня всегда мотивировали.
Я не написал бы ни одной книги, если бы не Владимир Макаров и его посылы. Макаров же все считал, что я враждебен к его «смыслам» — он очень любит это словечко, у него повсюду «война смыслов» и всякое такое.
Я бы никогда не решился писать, если бы не он. Ведь я понял, что мой опыт, мои знания нужно преобразовывать в книги, чтобы люди это видели, чтобы это сохранилось.
Меня убрали из геральдического совета за книгу «Сражение со звездой» — и я за полгода написал новую, «Символы ада», где подробно пишу о советской и фашистской символике.
«НН»: Может тогда стоит поблагодарить Макарова? Он фактически ваша муза, получается.
ВЛ: Я на него и других таких людей не держу злобы: все имеют право на свое мнение. Но такие, как он нанесли слишком много вреда и искалечили немало судеб, чтобы их благодарить.
«НН»: Вы столько лет провели в армии. Откуда такая повестка дня в армии: мы русские, мы потомки СССР? Это спускается сверху или прорастает само собою?
ВЛ: Это идет из разных направлений. Человек — социальное существо, которое хочет принадлежать к какой-то группе. И к какой группе будет относиться тот, кто не читал белорусских книг, кто не знает белорусской истории? К группе «нашего прошлого»: Российской Империи и советской империи. И тут уже, когда ему говорят о белорусском языке, он отвечает: не хочу, мне не нравится. Говорят о белорусской символике, а он отвечает то же самое: не хочу, есть же вот российское, есть советское!
И очень влияет эта ностальгия по СССР.
Сколько я слышал, как сослуживцы разочарованно говорят о Беларуси: «Маленькая страна, маленький народ… А вот там, от Москвы до Владивостока! Вот это мощь!» И эта жажда величия обязательно проявляется.
Многие заказчики с большими погонами говорили мне: «Ты нам символику рисуй такую, как в России! Сделай как там, только их герб смени на наш! Больше ничего не меняй!»
Они не хотят ничего нашего — им это просто не нужно.
Памятник Пушкину стоит в самом центре Минска, о чем еще говорить.
Заигрывания с Россией как со спонсором, идущим «наверху», также влияют. «Мы русские со знаком качества», вот это вот все. И если ты за свое, за белорусское, на тебя сразу поглядывают криво: ты какой-то не такой.
Молодежь бывает более ориентирована на белорусское, но если ты воспитываешься в семье, где рыдают по Советскому Союзу, то это тоже оставляет отпечаток. «Выберут другого кандидата — и нас сразу будет НАТО бомбить!» Я слышал такое от совсем молодых ребят, военных студентов. На это ложится еще
известный тезис о «распаде СССР как катастрофе». Как это вообще? Какая нация, получившая независимость, будет воспринимать это как катастрофу и плакать? Как можно проклинать судьбу и восклицать: почему нас лишили ошейника,как его вернуть?
И таких семей хватает.
«НН»: Когда Игорь Шуневич появился на публике в костюме офицера НКВД, какая реакция была у других силовиков, военных?
ВЛ: Во-первых, это была форма рабоче-крестьянской милиции, которая входила в состав НКВД.
И реакции особой не было, ведь среди военных же спокойно живет идея исторической реконструкции, есть музеи и одеть форму в какой-то праздник — то же самое, как для пожарных одеть исторический мундир какой-то. Весело, интересно, патриотично.
И второе — а нет у нас среди офицеров отрицательного отношения к НКВД. Ну нет его.
Ведь не проговариваются ни сталинские репрессии, ни чистки офицерского корпуса, никто не говорит о том, что часть НКВД была палачами, которые впоследствии мгновенно погибли и легли в те же ямы. Об этом особо никто не говорит и не задумывается. Нет негативного отношения к тому времени, к тем символам, наоборот, все более советское воспринимается с позитивом.
Куропаты и отношение к ним — отличный маркер. Мерзкое пятно на чистой белорусской истории, которое просто не замечают — потому что не хотелось бы, чтобы оно мозолило глаза, у нас же все было хорошо. Памятники должны же быть золотые, с венками — и желательно, чтобы их санкционировала власть, а не какой-то там народ делал свои народные мемориалы.
«НН»: После 2020—2021 годов ваше отношение к белорусским силовикам изменилось?
ВЛ: Скажу честно, такого уровня насилия я не ожидал.
Говорят, в каждом есть гены палачей и чудовище может прорасти внутри каждого при определенных условиях. На войне такое бывает, в тюрьме.
Так и здесь: казалось бы обычные, нормальные люди. Я со многими знаком, жал руку неоднократно людям с самыми одиозными фамилиями. Никто из них не производил впечатление палача. Это все хорошие семейные люди, любят поговорить о детях, по-дружески похлопают по плечу.
И что все может вылиться в дикое противостояние с людьми, в пытки… Никогда бы не подумал.
И когда я это увидел, то понял, что дальнейшее сотрудничество невозможно.
Попытки были, я получал предложения от тех же самых товарищей: звонили, говорили, что надо разработать очередную медаль. Но я уже отказывался. Говорил: такое видел и такое почувствовал, что никогда не забуду.
Мне в ответ никто не угрожал, некоторые даже относились к этому с пониманием. Ведь у нас же как: часть ходит на работу, потому что не имеет выбора, не имеет другой работы, не может уехать. Но часть — даже моих знакомых — спокойно продолжает сотрудничать. Спокойно делают атрибутику, символику, награды для силовиков. Часть таких людей, уверен, не поддерживает власть, но »жить же как-то надо».
«НН»: О геральдике — как пришли к этой теме?
ВЛ: Меня в детстве поразила книжка »Урфин Джус и его деревянные солдаты». Я был поражен, что можно было их раскрасить соответственно с воинскими званиями, каждому нарисовать соответствующий мундир. И начал интересоваться, заинтересовался военной формой, где все соответствует строгим правилам, где на параде красота, а в бою — величие… Так и заинтересовался. Окончил художественную школу, поступил во Львовское военно-политическое училище, где изучал культурно-просветительскую работу, надзорную агитацию, музейное дело.
И потихоньку перешел к геральдическому обеспечению военных структур. Отслужил десять лет в России, после вернулся в Беларусь и занимался этим здесь.
«НН»: Почему вернулись?
ВЛ: Потому что считаю себя белорусом и очень хотел работать на благо Беларуси. Когда развалился СССР, я был уверен: белорусы построят европейскую страну вроде Чехии. Я служил в Подмосковье, было неплохо, но мне чужда была их действительность. В Беларуси лучше и белорусы мне ближе, поэтому я приехал в 1997 году сюда. И как же я удивился, когда понял, что никто здесь не будет ничего европейского строить, что здесь стоит плач и стон по СССР!
Как метко кто-то сказал: независимость упала на белоруса, как мешок картошки на спину в подвале.
Я решил: ну, хотя бы буду делать то, что от меня зависит.
«НН»: Как вы восприняли замену государственной белорусской символики в 1995 году, когда убрали Погоню и бело-красно-белый флаг?
ВЛ: Я тогда был еще в России, но загрустил. Ибо
символика не бывает хорошая или плохая — ее функция отражать менталитет. И когда я увидел возвращение к этой символике, это было как большая надпись: «Назад в СССР!»
«НН»: Интересно, а вы же отучились на политрука в конце 1980-х. Сами верили в СССР?
ВЛ: Я все же был не политрук, а культпросветработник. Но, конечно, моя работа была продвигать советское всеми методами, да и сам я был инфицирован советской бациллой. И тогда я искренне верил в то, что говорил.
Но только фанатики не меняют своих мнений. И когда пошли перемены и появилась информация, когда стало известно, что творилось в нашем прекрасно залакированном прошлом… Многие вздрогнули.
Для меня наибольшим шоком были репрессии, когда я понял, какое количество людей было уничтожено, сколько безвинно… Это очень потрясло меня.
В моей семье тоже оба деда не вернулись из лагерей. И я думал: ну да, бывает, но когда узнал какое количество людей пострадало… Было сложно понять: нам немцы нанесли больше вреда или мы сами себе?
Я спрашивал бабушку: «Ты немцев видела? За что они нас так били?» А бабушка отвечала: «Знаешь, так как мы сами себя побили, так немец нас так не бил!»
«НН»: Как и где вы встретили войну России с Украиной?
ВЛ: Перед войной я как раз жил в Ирпени. И там все жили обычной жизнью, но иногда проскакивало: неужели война будет?
Я хорошо запомнил, один сказал: мы здесь в Украине и ссоримся, и много чем недовольны, но это все — наше. Не лезьте сюда к нам, не трогайте нас — «бо буде пагано».
В феврале я сделал визу, приехал в Варшаву — и через два дня началась война.
Был ли для меня это шок? Нет. Ожидание войны, угроза войны ощущалась, особенно посмотрев на последние слова товарища из бункера. Они же воспитаны так: надо не говорить, а бить. И когда было сказано почти открыто, что будут действовать, стало понятно, чего ожидать.
Есть такая еврейская басня, когда у еврея спрашивают: «А что главное, вы поняли после Второй мировой?» Он отвечает: «Что если говорят о расстрелах — значит, будут расстреливать!»
Тогда ведь тоже никто не верил, что нация Гете дойдет до массовых убийств — невозможно! Оказалось, все возможно. Так и здесь.
«НН»: Нация Толстого и Пушкина дошла до Бучи?
ВЛ: Абсолютно, да.
«НН»: Как геральдист, как оцениваете российскую символику? Эти Z и V? Z — это новая свастика?
ВЛ: Что они значат, я сказать не могу. Но ментальное восприятие их сейчас абсолютно такое, как у свастики. Сам символ не виноват, но его берет в руки либо герой, либо подонок. Оттуда и восприятие.
«НН»: К вам обращались, может, какие-то белорусские бизнесмены или известные люди с просьбой разработать им семейные гербы?
ВЛ: Бывало. Создание частновладельческих гербов — интересное занятие. Это помогает человеку идентифицировать себя, семью, их место. Нередко я красиво оформлял и родословные состоятельным заказчикам.
Гербы разрабатывал: для этого клиенту сначала нужно заполнить анкету, желательно знать, кем были предки, чем занимались.
Бывали среди заказчиков и очень известные люди. Фамилии не скажу, но если бы назвал — вы бы ахнули. Очень бы удивились, что вот этот человек заказывал себе герб.
«НН»: Кто-то из чиновников или близких к правительству?
ВЛ: Очень, очень близкий.
«НН»: Бывало такое, что вы предлагали человеку герб с аистом и мельницей, условно говоря, а он командовал: нет, рисуй мне меч, корону и орла!
ВЛ: Здесь, я считаю, на мне есть ответственность, поэтому если бы это была эмблема какой-то структуры, я бы отказался. Но в работе с частным клиентом спорить не стану. Это как с татуировкой: захотел маленький слабенький человек себе злобного медведя на всю спину — ну что же, его выбор. Если он от этого станет немного счастливее — пожалуйста.
«НН»: Как оплачиваются ваши услуги?
ВЛ: Неплохо. Цифру не скажу, но она сравнима с хорошо оплачиваемыми дизайнерами.
«НН»: Каким из разработанных вами символов гордитесь?
ВЛ: Все же очень горжусь территориальной геральдикой: я автор изографии Витебской области, флага Речицы, герба Гомельской области… Много гербов, где Погоня — это стоило много усилий, но это удалось сделать.
Если из ведомств… Ну давайте возьмем символ МИД.
Там используется крест-восьмирог, это одна из культовых фигур белорусского народного орнамента. Абсолютно древнее изображение, символизирующее человека, жизнь, солнце. Семантика знака культовая, много других символов в наших орнаментах имеют под собой основой именитый этот крест-восьмирог или его вариации.
Таким образом мы закладываем в эту эмблему не постсоветский символ, а часть графического кода белорусов. Передаем таким образом посыл: кто мы в этом мире и куда идем, позитивный сигнал.
Крест красный, а тут он с зеленым акцентом через цвета государственного флага, от этого никуда не деться. Нередко восьмирог оформляется дополнительными элементами, здесь мы их тоже видим: это красные квадраты между лучами и подложка.
Фон — насыщенный синий, традиционный цвет МИД.
Здесь нет, а на нагрудных знаках МИДа есть еще и папоротник — это все народная символика с прекрасной древней семантикой. Это просто здорово, я считаю.
«НН»: Вы занимались еще разработкой белорусской формы для силовиков. Вопрос: почему белорусская форма выглядит так плохо? Особенно у милиционеров?
ВЛ: Вопрос философский. Есть культурно-графический код, который проходит через душу и жизнь человека. И у поляков нет ментального неприятия крылатых гусаров, Армии Крайовой и так далее. В них это заложено: это польское, это мое!
А у нас такие вещи, как форма, оформляются отнюдь не в культурно-графическом коде белорусов.
Концепт парадной формы, который разработал Ляхор
А люди, которые это проектируют, настаивают: давайте так, как в России, только немножко где-то поменяем. Либо «каждый генерал с детства художник» — приходит новый министр и начинает менять форму просто на свой вкус. И поэтому никакая комиссия, никакие специалисты порой не могут повлиять на разработку формы либо символики. Ведь в идеале этим должны заниматься вместе и историк, и швея, и командир, и боец. Тогда будет консенсус, который впоследствии должен дорабатываться еще полгода, исходя из того, как форма носится. Только тогда и будет отличный результат.
А так у нас меняется в основном форма боевая, и то через копирование стандартов НАТО. Повседневной формой же никто особо не занимается: нравится министру пышная кокарда с листами — и все. Будут все носить такие кокарды, никуда не денутся.
«НН»: Белорусские фуражки действительно иногда выглядят комично, как трамплины.
ВЛ: Ведь у некоторых высота фуражки чуть ли не больше человеческого лица. В то время, как в Европе фуражки наоборот маленькие. Но доказать что-то кому-то невозможно.
Министр обороны Виктор Хренин
В свободной стране все решается коллегиально, учитывая все интересы.
А у нас белорусскость не рассматривается совсем: на первом этапе еще что-то там посмотрели, а после плюнули, сделали российско-советскую кальку, и им нормально.
Поэтому и форма, и белорусские государственные награды лишены белорусского же культурно-графического кода. Это уровень всей остальной нашей ситуации: мы просто все шли назад в СССР.
