Мария Мунтян. Фото из ее архива.
«Иногда вела себя, будто я какой-то Дункан Маклауд бессмертный»
Марии 38 лет. Она биолог по образованию. Умная, начитанная, предприимчивая, творческая и активная женщина, мать трех девочек. И вот через три месяца на свет должен был появиться ее долгожданный сынок.
«Это был очень желанный для нашей семьи ребенок, — говорит Мария и едва сдерживается, чтобы не заплакать. — Все последнее время прокручиваю в голове те ужасные события и пытаюсь понять, в какой момент я совершила роковую ошибку. Но во всей этой истории слишком много «но»».
Мария рассказывает, что за последние четыре года она не болела: медицинская карточка минчанки была почти стерильной. Да и во время своей четвертой беременности женщина чувствовала себя прекрасно.
В последние месяцы ввиду коронавируса Мария максимально сократила все контакты с другими людьми. Перешла на удаленную работу.
«Но дочери продолжали ходить в школу. Онлайн-обучение так и не началось: дистанционная образовательная платформа не заработала, несмотря на все обещания министерства образования, — говорит Мария. — При этом 4-я волна коронавируса началась как раз с наступлением нового учебного года. Дети как биологическое оружие переносят вирус хоть и намного легче взрослых, но сами могут заразить близких».
Правда, сейчас Мария говорит, что и сама относилась к «короне» безответственно. Она не сделала прививку и не всегда соблюдала масочный режим.
«Я не категоричная антипрививочница. Но, как биолог, я не видела в этой мере необходимости, как и в ношении маски повсюду и всегда», — рассказывает она.
«Как и многие белорусы, в магазинах могла надеть маску символически, иногда могла просто нацепить ее на подбородок. Натягивала ее, когда рядом кто-нибудь кашлял. Пользовалась общественным транспортом…
Думала: меня это точно не коснется. В общем, иногда вела себя, будто я какой-то Дункан Маклауд бессмертный. Да и белорусские власти бесконечно говорят, что ситуация с коронавирусом под контролем, медикам всего хватает, смертность по сравнению со многими странами не критичная…
Знаете, сейчас я даже слова подходящего подобрать не могу, чтобы это прокомментировать. Увидев весь этот ад своими глазами в больнице, могу сказать: все совершенно не так. По факту медики отчаянно борются с ситуацией на грани своих сил и возможностей, день и ночь спасают жизни белорусов. А тем временем очереди из тяжелых пациентов только увеличиваются», — рассказывает Мария.
«Вы должны понимать: сейчас мы будем спасать вашу жизнь»
Мария повторяет: беременность проходила хорошо, чувствовала она себя нормально. Была 26-я неделя или, проще говоря, шестой месяц. Но 8 октября ситуация изменилась.
«За несколько дней до этого в выходные я почувствовала, что немного приболела. Состояние напоминало гриппозное: ломило кости, болели мышцы. Дома никто не болел, только я, — вспоминает минчанка. — Пила чай и морсы — всё то, что обычно от простуды пьют беременные женщины.
Но за несколько следующих дней мое состояние настолько ухудшилось, что самостоятельно, без помощи близких, я не могла подняться даже с постели. Поднялась температура, и сбить ее было почти невозможно. Начали подтекать воды.
Я пошла в поликлинику. Там у меня взяли ПЦР-мазок. Сказали, что он будет готов через пару дней. Обращение в больницу намеренно откладывала: боялась, что там подцеплю коронавирус. Я же ощущала и запахи, и вкусы. То есть была уверена, что это не корона.
А потом у меня началось кровотечение. Позвонила в скорую помощь, чтобы посоветоваться с медиками и узнать, куда меня всё же повезут, если вдруг придется. Рассказала про температуру, кровотечение, боли в костях».
Фото Павла Мартинчика
Но медики из скорой объяснили: решение о дальнейшей госпитализации будет приниматься на месте, в зависимости от состояния. Услышав это, Мария все же решила остаться дома, чтобы дождаться результатов ПЦР-теста из поликлиники.
«Через несколько минут мне позвонили из скорой. Мужчина-медик очень спокойно и убедительно начал объяснять мне, что больница не тюрьма.
Он говорил: «Не отказывайтесь, мы приедем очень быстро, держать вас принудительно никто не будет. Но вам, очевидно, нужен серьезный осмотр врача».
Мария согласилась. Говорит, что медики приехали очень быстро. Ее забрали в «шестерку». Там положили в нейтральный бокс для людей, чей ковидный статус еще не определен.
«Сказали, что мой ребенок шевелится, а его сердце бьется. Потом решили провести трансвагинальную ультразвуковую диагностику, — рассказывает женщина. — И в этот момент из меня буквально хлынула кровь.
Я увидела испуганные глаза врачей. Помню их слова: «Сейчас мы отвезем вас в операционную, у вас отошли почти все воды, большая потеря крови. Без операции нельзя». Я постоянно спрашивала: «Что с моим ребенком?». Ответ был коротким: «Вы должны понимать: сейчас мы будем спасать вашу жизнь».
Уже через 15 минут она лежала на операционном столе. Дальше для Марии было всё как в тумане.
«К сожалению, ваш ребенок погиб в утробе»
«Когда открыла глаза, вокруг было много людей, рядом лежали женщины с какими-то трубками, многие на больших сроках беременности. Многие кашляли и задыхались. Вокруг было очень много медиков.
Помню, как они говорили одной женщине, которая не могла больше дышать через аппарат: «Не останавливайся, сейчас ты делаешь это ради себя и ребенка», — с болью вспоминает тот ужасный день Мария. — Мне сказали: «Вы в реанимации, к сожалению, ваш ребенок погиб в утробе». То же мне потом говорил и мой врач.
Но педиатр почему-то рассказывала, что у моего сына остановилось сердце и реанимационные меры не помогли. Я не знаю точно, как это произошло, но младенца уже не вернуть.
Медики объяснили: на 26-й неделе беременности вероятность выживания ребенка в ситуации, которая с нами произошла, очень низкая. Да, я тоже это понимаю, но легче от этого не становится. Он был совсем маленький, у него только что всё сформировалось».
ПЦР-тест показал: у женщины коронавирус и пневмония средней тяжести, поражение легких достигло 35%. Врачи отметили, что из-за вируса и высокой температуры началось отслоение плаценты с большой потерей крови.
«Мне говорили, что из-за температуры мог не выдержать околоплодный пузырь, говорили, что вирус мог повлиять на проницаемость амниотического пузыря… — Марина пытается анализировать случившееся. — Вариантов много, я пока не нашла однозначного объяснения произошедшего. И есть ли сейчас в этом смысл».
«Сейчас я все еще в «шестерке». Палаты полные. У женщин через одну очень серьезные проблемы, — продолжает она. — Каждый день здесь плачут женщины: из-за потери ребенка или из-за того, что долго остаются отдельно от детей. Сегодня слышала, что у женщины в соседней палате тоже умер ребенок.
После случившегося с моим сыном я тоже плакала. Когда на 6-й день меня перевели в другую палату, я спросила у своей новой соседки про ее роды: кто родился, с каким весом… А она посмотрела на меня стеклянными глазами. Такие бывают только у матерей, потерявших своих детей…
Ее ребенок был доношенным, но умер после родов. Тест на ковид был отрицательным, но по крови определили, что инфекция все же есть. Я была в таком шоке, что даже не смогла выдавить из себя фразу: «Мой мальчик тоже умер». Мы обнялись и, так стоя посреди этой палаты, рыдали. Невыносимо…»
«На днях я разговаривала с медиком из этой больницы, — рассказывает Мария. — Он сказал: «Такого, как сейчас, еще никогда не было. Только за неделю у нас умерли пять женщин. Младенцы остались без мам». А у таких, как я, погиб сам младенец. И я здесь такая не одна».
Официальной статистики, которая бы подтверждала слова женщины, в открытом доступе нет. Медики также отвечают нам, что данные о реальных цифрах смертности из-за ковидных осложнений рожениц и новорожденных им говорить запрещают.
«Если бы сегодня я могла что-то изменить, я бы суперответственно соблюдала бы правила защиты»
Мария говорит, что давать кому-либо советы она не хочет, так как каждый должен принимать свое решение. Сегодня женщина может говорить только о своем личном опыте.
«Мне очень больно от утраты. Если бы сегодня я могла что-то изменить, я бы сократила все свои контакты и суперответственно соблюдала бы правила защиты от коронавируса: обработка носа, мытье рук, масочный режим, социальная дистанция.
Я бы многое делала иначе. Привилась бы еще до беременности, — говорит она. — Я бы очень хотела, чтобы официальные власти и телевидение озвучивали реальную ситуацию в стране. Я за гласность. Люди имеют право знать правдивую информацию, чтобы иметь возможность отреагировать на нее адекватно.
Я бы сейчас хотела, чтобы белорусы осознали: все, что мы сейчас реально можем сделать, — это нести ответственность за себя и своих близких. Еще немного, и нас просто будет некому лечить.
У нас не хватает медиков, а оставшиеся работают в очень сложных условиях. Мне врачи сильно помогли. Они сделали все, что от них зависело. Поэтому претензий к ним я не имею.
Некоторые не могут попасть в больницу, а я упиралась. Меня уговорили. Уже потом мне сказали: «Если бы вы попали на операционный стол чуть позже, вас бы тоже уже не было».
Находясь здесь, в больнице, я вижу, как очень устлые медики делают для пациентов все возможное и невозможное — не просто помогают, но разговаривают, успокаивают, подбадривают.
Ситуация очень серьезная! Я вижу, как в красной зоне «шестерки» стоит бесконечная очередь из пациентов — пожилые, молодые, все как кильки в банках. И этому нет конца».
В конце нашей беседы Мария попросила разместить ее обращение к семьям женщин, недавно умерших после родов.
«Мое состояние сейчас — прерванный полет. Внутри меня пустота… Но я бы хотела помочь этим семьям. Я пыталась узнать их данные у медиков, но это врачебная тайна. Понятно.
Пока что у меня есть возможность сохранить грудное молоко, и я хотела бы помочь в уходе за новорожденными хотя бы некоторое время. Хочу подарить хоть немного маминой нежности тем деткам, к которым мамы уже не подойдут», — говорит она.
