Иван Коневега.
Ивана идентифицировали по отпечаткам пальцев на машине ГАИ: в ночь на 10 августа он дважды ударил по ней, чтобы привлечь внимание гаишников и чтобы она не наехала на протестующих. В итоге ему предъявили обвинение по трем статьям Уголовного кодекса: сначала за умышленное повреждение имущества, а позже еще за активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок, и даже за насилие в отношении сотрудника органов внутренних дел. Потерпевшими выступили гаишники Романовский и Раткевич, которые признались на суде, что после того как протестующие окружили их машину, они испытали страх, бессонницу и повышенное давление. Родные Коневеги оплатили 900 рублей, которые запросили сотрудники ГАИ в качестве компенсации морального вреда.
Читайте также: Пытался остановить машину ГАИ, чтобы она не наехала на людей. Три года колонии — приговор предпринимателю Ивану Коневегу
Сестра Марина и невеста Татьяна.
12 августа мама Ивана получила от него сообщение: «За мной пришли». Несколько дней близкие не знали, что с парнем. Они разделились и стали искать его по РУВД и ИВС, наняли адвоката, написали заявление об исчезновении человека.
«Мы с мамой поехали к Окрестина, — рассказывает Марина. — Там было много родителей, которые искали своих детей, одна женщина плакала и говорила, что лучше бы забрали ее, чем дочь. Некоторые из этих людей до сих пор стоят перед глазами, они ходили там такие потерянные. А когда мы в подавленном состоянии возвращались, вдоль дорог стояли девушки в белой одежде, и мама чуть ли не каждой из них кланялась, для нее это была большая поддержка. У меня не было времени подумать, пока я была занята и все время что-то делала. А потом наступила пауза — помню, я шла на встречу с друзьями и в какой-то момент разрыдалась так, что забыла, как дышать».
Спустя некоторое время позвонил следователь и сказал, что родные могут встретить Ивана. Парень вышел и не мог понять, почему к нему все бросились и стали осматривать: к счастью, насилие за стенами Окрестина его не затронуло.
Несколько месяцев семье казалось, будто все сошло на нет, думали даже, что дело закроют: оно же бессмысленное. Оказалось, что наоборот, все только закручивалось, и в декабре начались активные действия — на допросы в Следственный комитет вызвали самого Ивана, а также его родственников, друзей и всех, с кем он разговаривал по телефону в ту ночь. Мать допрашивали три часа. Наконец Ивана вызвали ознакомиться с материалами дела и там же задержали.
«Мы не ожидали задержания, — говорит Татьяна. — Это был единственный раз, когда Ваня шел в Следственный комитет в одиночку, и ни у меня, ни у его мамы не было никакого предчувствия. Раньше я каждый раз ходила с ним — провожала и встречала, а на этот раз только спросила, во сколько он будет, Ваня написал, что вернется в шесть вечера, а я ответила: «До встречи». В Следственном комитете ему предложили признать вину, а после того как он отказался, сказали, что он представляет опасность, может уехать из страны, и изменили меру пресечения на содержание под стражей. Его уже ждал конвой».
Девушки знают, что уезжать Иван никуда не собирался: зачем уезжать, если ты невиновен и твоя совесть чиста. С ребятами в камере он сошелся во мнении, что за решеткой им спокойнее, чем если бы они уехали. Между тем опыт жизни за границей у Ивана есть. Но в 2014 году он вернулся в Беларусь, чтобы ухаживать за отцом после инсульта.
Подошла к решетке и говорю: «Согласен?»
«В нашей семье я пессимист, а Ваня — оптимист, — рассказывает Марина. — Перед судом Иван писал: «Скоро увидимся, суд состоится, я выйду и мы обнимемся». А я следила, кого как судят, и написала, что не была бы настолько оптимистичной. Но даже я, пессимист, не думала, что его приговорят к трем годам, поэтому была в шоке».
Оглашение постановления суда было назначено на следующий день. Татьяна понимала, что чудо вряд ли произойдет, поэтому решила сотворить его сама — приняла для себя решение и написала парню письмо, в котором предложила пожениться.
«А потом я иду домой и думаю: «Зачем письмо, если я могу сделать ему предложение на суде?». Я готовилась, рисовала вечером плакаты, выбирала, какой будет лучше виден издалека. Когда судья зачитала приговор и вышла из зала, я достала плакат и показала Ване. На одной стороне было написано, что я его люблю, а на другой «Ванюша, стань моим мужем, если согласен, кивни в ответ». Он такими большими глазами стоял и смотрел на меня. И тут он кивнул. Я подошла к решетке и говорю: «Согласен?» А он мне отвечает: «Да!». Его выводил конвой, но он был в приподнятом настроении».
Впоследствии Иван рассказывал, что когда пришел в камеру, ему сказали: «Ты, конечно, извини, но мы рады, что ты вернулся». А на новость о женитьбе: «Тогда давай отмечать, заваривай чай».
А Марина, придя на оглашение приговора суда, перед дверью в зал поняла, что не может туда войти. «Зачем сидеть и рыдать перед братом, зачем ему это видеть. Вдруг все начали выходить. Я подумала, что перерыв, а оказалось, всё! Дали столько, сколько запрашивал прокурор. Я и к этому вроде была подготовлена, но всё равно меня подкосило».
«Перед судом было тяжело, — делится Татьяна, — просто-таки болело и горело всё внутри, но почему-то когда приговор озвучили, меня будто отпустило, даже аппетит появился, хотя я уже три дня не могла заставить себя съесть ложку йогурта. Раньше был страх неизвестности, а тут все понятно, можно планировать по пунктам, что делать дальше, чтобы помочь Ване и чтобы ему было комфортнее».
Татьяне удалось получить разрешение на три свидания с Иваном. Первое произошло 30 декабря, второе — на следующий день после предложения пожениться. «На первом мы, конечно, немного поплакали: было горько, непонятно, мы не знали, чего ждать. А на втором наоборот смеялись, он поблагодарил меня, сказал, что сильно любит и у нас рано или поздно все будет хорошо.
Самое интересное, что в тот же день его другу пришло письмо, в котором девушка тоже предлагала пожениться, — так в камере появилось сразу два жениха. Я ему сказала: «Три года так три года». Я готова к любому сроку. Главное, чтобы он не сломался духом, и я буду делать для этого всё от меня зависящее».
«Уже думаю, может, напрасно переехала в Киев»
«Я верю, что он не будет сидеть три года, — говорит сестра. — Иван очень свободный, жизнерадостный, он помогает людям, старается сделать мир лучше. У него столько друзей, что когда с ним идешь по городу, можно не дойти. На оглашение приговора пришли только самые близкие, и то их было столько, что даже папа, у которого всегда было много друзей, удивился. Иван точно не тот человек, который должен сидеть в тюрьме. На протесте он наоборот успокаивал других и отвлекал от возможных столкновений. Статья за насилие — это абсолютно не про него, он не способен на агрессию. Мне трудно принять, что мой брат лишен свободы, лишен книг, которые ему нельзя передать, это несправедливо и очень больно. Выйдет ли он таким же через три года? Мне кажется, такой опыт сказывается на психике любого человека, даже самого сильного».
После августа Марина переехала в Киев и стала организовывать свою жизнь в новом городе, но задержание и приговор брата поставили ее планы под вопрос. Теперь ей нужно собирать передачи, поддерживать родителей, заниматься делами Ивана. «Жизнь изменилась и в личном плане, и в эмоциональном, потому что все это надо как-то переносить и как-то с этим жить. Появилось много забот, которых раньше не было. Уже думаешь, может, напрасно поехала в Киев, может, надо возвращаться. Пока мне разрешили вернуться в Минск и работать дистанционно, а там будет видно».
Несколько раз Марина ловила себя на том, что берет телефон и хочет чем-то поделиться с братом или отправить ему фотографию. «Есть ощущение, что он где-то рядом, может тебе ответить, поддержать тебя. Наверное, я обращусь к психологу, так как наблюдаю за собой неадекватные реакции: могу мыть посуду и разрыдаться. Мне стало сложно работать: дела Ивана требуют времени, а после них надо входить в соответствующее состояние, поэтому часто приходится работать вечером или ночью».
«Мы с Ваней каждый день были вместе, у нас были свои маленькие радости, ежедневные ритуалы, — говорит невеста, — Мне его сильно не хватает: теперь и духовную близость мы можем поддерживать только через письма, и физически я его не чувствую. Но я постоянно с ним разговариваю, советуюсь».
Иван говорит, что рассказывать ему особо нечего, поэтому иногда пишет общие письма для сестры и невесты. И эти письма девушкам очень помогают. «Они все светлые, он поддерживает нас, даже сидя в СИЗО, мол, у него там все хорошо, чуть ли не санаторий. Такое ощущение, что он больше переживает о том, чтобы мы здесь не переживали за него. Он хочет, чтобы мы жили той же жизнью, ему будет приятно знать, что мы счастливы, улыбаемся и ждем его».
В передачах девушки передают ему побольше зелени, овощей, свежей выпечки. «Он просит чего-нибудь необычного. Я передавала ему сушеные имбирь и манго — он сказал, что кайфанул. Знаю, что кедровыми орешками рассчитывался за модельную стрижку», — рассказывает Марина, а Татьяна продолжает: «Его там кто-то угостил нугой, и он попросил нугу без орехов. Мы искали-искали, передали, но в итоге он сказал, что это не то, давайте желатинки. Мы получаем много нового опыта: встречать друзей в очереди на передачу, брать разрешение на заключение брака у судьи».
Задержание родного человека и приговор заставили девушек иначе посмотреть на мир. Татьяна потеряла веру в людей и стала осторожнее.
А Марина не понимает, как с некоторыми дальше жить рядом: «Мы знали, в какой стране живем, но сейчас что-то как бы подковырнули и оттуда полезла гниль. Раньше ты от нее уходил во внутреннюю эмиграцию, мол, есть мы, а есть какие-то люди, вот наша музыка и кафе, а у них Басков и трактора. И теперь тебя заставляют любить Баскова и трактора, выбирать, ты с ними или не с ними, а если не с ними, то ты лишний человек. Мы понимаем, что все это политически мотивированные сроки, что это месть властей за выражение мнения, за то, что посмел, вышел, сказал, и это нужно для устрашения других».
Татьяна еще не решила, что наденет на роспись, но у нее будет букетик, а у жениха бутоньерка. А кольца они выберут вместе, после того как Иван выйдет на свободу. После регистрации брака им должны дать пятнадцать минут поговорить. «Фотографироваться нельзя. Не знаю, что там насчет поцелуя», — смеется. В камеру она передаст что-нибудь вкусное. Парни заварят чаю.
